Ванька-ротный - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Было жарко, безоблачно и безветренно. Дорожная пыль першила в душе и лезла в глаза. Пахло яловой дубленой кожей, новой кирзой, сбруей, дёгтем телег и лошадиным помётом.

В движении, в жаре и в пыли шагали солдаты и с непривычки потели. У одного каска откинута на затылок, у другого — она на носу. Из-под касок смотрели раскрасневшиеся потные лица. Колонна двигалась то, замедляя, то, ускоряя свой шаг.

Потом, на фронте, на прифронтовых дорогах, они усвоят свой неторопливый ритм и шаг, пойдут без рывков, экономя силы. Они пойдут медленно и как бы нехотя, не соблюдая строя и не сбиваясь с ноги. Они со временем забудут, как солдаты ходят в ногу. "Ать-два, левой!" — это не для войны. Уметь пройти полсотни километров, без отдыха и привалов, в полной солдатской выкладке — это, я вам скажу, высший класс для солдата.

Эшелон тем временем стоял на товарных путях. Рота вышла на поворот дороги, и мы увидели стоящий на путях эшелон. Десятка два товарных, открытые платформы и один пассажирский зеленый.

Для солдат и лошадей — товарные двухосные, для повозок, груза и кухонь — двухосные открытые платформы. Зеленый пассажирский — для медперсонала и нашего штаба. Для солдат, товарные вагоны были оборудованы деревянными нарами в два яруса из толстых не струганных досок.

Солдат построили вдоль состава, осталось только узнать, в какой вагон их вести. Но состав был не полностью укомплектован, план посадки пришлось изменить. Когда всё было распределено и расписано, солдаты, толкаясь, побежали к вагонам. Им не терпелось пробраться вперёд. Залезая в вагон, они галдели, толкались и спорили. Каждый старался занять поудобнее место. Они, как школьники на экскурсии, бестолково цеплялись друг за друга, работали локтями и расчищали себе путь. Как будто было важно, где на нарах достанется им место. Они влезали по настилу, растопыривали руки, кричали, что тут занято и махали руками своим дружкам. Все они орали и старались перекричать друг друга.

Вот люди! Едут на фронт и даже тут не хотят прогадать. Я пытался, было удержать своих солдат и строем подвести к вагону, организованно по отделениям запустить их вовнутрь. Но где там! Разве их удержишь, если соседние взвода кинулись толпой к подножкам.

Когда я поднялся в вагон, солдаты успели разместиться. Страсти их утихли и они успокоились. Теперь, когда лежачие места были ими отвоёваны и у каждого в головах лежали мешок и скатка, просто так лежать на нарах стало не интересно. Теперь они полезли все снова вниз, попрыгали на землю и кучками стояли у вагона.

Я велел старшине всех вернуть назад. Теперь им важно было занять место у открытой двери вдоль перекладины. Они хотели иметь хороший обзор и знать, что делается снаружи, кто ходит вдоль состава, и о чём говорят. Они торчали в дверях до тех пор, пока я не вернулся от командира роты и не приказал занять свои места на нарах. Начальство хотело проверить, нет ли свободных мест в солдатских вагонах.

— Внизу у вагона могут стоять только я и старшина, у перил в дверях — дежурные по взводу!

Солдаты нехотя полезли на нары. Одеты они были все одинаково, а одежда сидела и висела по-разному на них, да и характерами они были все разные. Они успели подружиться по двое, по трое и устроились вместе на нарах. А так вообще они фамилий друг друга не знали. Были среди них молчаливые и угрюмые, были, как обычно, болтуны и вертлявые. Эти повсюду совали свой нос. Они боялись что-нибудь прозевать, везде искали выгоду и новости, лезли со своими советами. Хотя разговор их не касался, и в их советах никто не нуждался.

Я смотрел на всех и думал, кто из них на фронте струсит, кто посеет панику, бросит раненого товарища, обезумев от животного страха. Кто? Вон тот молчаливый или этот вертлявый и шустрый, а может, тот рыжий с веснушками на носу? Сейчас, когда до войны не так далеко, по их виду не скажешь, кто проявит себя человеком, а кто будет шкуру спасать? Времени у меня было мало, чтобы изучить их и сказать кто на что способен. Как это в песне поётся? "Этот в горящий дом войдёт…".

Внизу вдоль вагонов пробегали офицеры и связные солдаты, прошли железнодорожники, позвякивая крышками букс и постукивая по колёсам маленькими молоточками на длинных ручках. Кое-где ещё у вагонов толпились запоздавшие команды солдат. На открытые платформы догружали ящики и тюки. Слышались крики, команды и ругань солдат обозников. В одной стороне свистки и короткие гудки паровоза, в другой — голоса людей, ржание лошадей. Люди, как муравьи, суетились около эшелона, подгоняя, и торопя друг друга. Но вот, как первая капля дождя, протяжный гудок паровоза подхлестнул работяг, и они сразу разбежались по вагонам. Вагоны дернулись, звонкие сцепы их звякнули и перезвон, как эхо, как нарастающий ржавый гул, покатился вдоль состава. Толчок за толчком, скрипя и повизгивая, вагоны медленно тронулись и покатились по рельсам.

Все ожидали, что эшелон пойдёт в сторону Клина, а он, скрипя и стуча, по стрелкам выкатил к выходному семафору основного пути. Паровоз перецепили с другой стороны, и мы сразу поняли, что состав пойдёт на Москву. Никто точно не знал, куда будет держать свой путь эшелон. Ходили всякие слухи.

Поезд набрал скорость, и мимо вагонов замелькали поля и леса. Потом в пути стали попадаться пригородные станции и платформы с людьми, ожидавшими пригородные поезда. Не доезжая до Москвы, эшелон перебрался на окружную дорогу и, петляя по бесчисленным скрипучим путям, вышел к Лихоборам. На окружной состав часто стоял, ждал свободного перегона.

В Лихоборах мы простояли около часа. Кто-то разрешил выпустить солдат на платформу, чтобы они истратили деньги, которые были у них с собой. В ларьках брали всё: кто печенье и конфеты, а кто, естественно, бутылки с водкой и вином. Тот, кто разрешил, сделал большую ошибку. Через каких-то полчаса в вагонах уже гудело хмельное веселье, а кое-где затянули и песняка.